Вчера

Это продолжение цикла статей о формировании границ Финляндии. Начало – здесь.

В общем и целом, Финляндия была образцовой национальной окраиной – не то, что Польша или Кавказ, и за это получала разнообразные плюшки от русских царей.

Из них финнам наиболее благоволил финнам Александр II, памятник которому по праву украшает Сенатскую площадь в Хельсинки:

При нем был восстановлен финляндский парламентаризм, финский язык был введен в делопроизводство, а валютой великого княжества стала финляндская марка, поначалу привязанная к рублю, а затем от него отвязанная:

В 1826 г. произошла демаркация русско-норвежской границы.

До того три саамских погоста – Нявдемский, Пазрецкий и Печенгский – считались общим владением двух стран, а местные саамы платили дань чиновникам обеих. Санкт-Петербургская конвенция впервые провела четкую границу:

Однако в Европе она еще несколько десятилетий изображалась не вполне четко, как на этой немецкой карте 1847 г.:

Во второй половине XIX в. Россия переживала бум этнографии. Описывались многочисленные народы Империи в попытке выявить их «национальный характер» и определить степень цивилизованности. Финляндия как национальная окраина, примыкающая непосредственно к столице, была легка и приятна для изучения.

В середине века в самой Финляндии возобладало представление о двух составных частях финского этноса, которое было перенято русскими этнографами. Об отличии тавастов от карел писали тогда так (цит. по М. Лескинен):

В то время как таваст – настоящий финн – по природе угрюм и мрачен, как и нагорные леса его родины, карел – его родной брат – жив и подвижен как светлые воды, обильные в его родине, при этом они различаются между собой не столько по типу, сколько по строю характера... Симпатичная, добродушная, со светлыми добрыми глазами фигура карела дышит такой жизнью, .

.. что (трудно узнать. – М. Л.) в разбитном и веселом кареле настоящего финна. Он не угрюм и молчалив, а весел и болтлив, любит хорошо провести время, поплясать и попеть, в нем нет особенной финской осмотрительности и самоуглубления, напротив, он весь нараспашку, как русский мужик (выделено автором), он легко сходится, приятен в дружбе, не зол и не верует в роковую судьбу как его сосед-таваст. При живости характера карел сообразителен, быстро принимается за всякое дело, но зато скоро теряет и терпение. В отношении к другим он чрезвычайно мягок, любезен и обходителен.

Что удивительно, при этом совершенно игнорировалось конфессиональное различие между русскими карелами, жившими в Олонецкой и Архангельской губерниях, и финскими. И это отражено на этнографической карте ВКФ 1860 г. , где «карелы» занимают все территорию от финских озер до Белого моря:

Впрочем, на карте, составленной пятнадцатью годами позже , проводится различие между православными «корелами» и лютеранами «финно-корелами»:

Будучи самой развитой и самостоятельной окраиной Российской империи, Финляндия была минимально включена в общероссийские дела. Несмотря на то, что в Петербурге и окрестностях жили тысячи финнов, а русские этнографы не особо отличали финнов от карел, Финляндия находилась словно за стеклянной стеной – культурной и ментальной. Экономически она была теснее связана с Западной Европой, чем с Россией. Наконец, у Финляндии фактически была собственная армия, слабо интегрированная с русской:

Офицер лейб-гвардии Драгунского полка, принимавший участие в маневрах финских батальонов в 1888 г., отмечал в своих записках, что в Финляндии русских принимали радушно, но «как гостей». То же самое отметил корреспондент «Наблюдателя» в 1895 г., добавив, что «финны, говорящие по-русски, видимо воздерживаются от употребления этого языка; изучение его не поощряется ничем и никем» … Первый и последний общий летний сбор 1893 г. в Вильманстранде ознаменовался большим конфузом — массовой дракой русских и финских солдат, только своевременное вмешательство командиров с обеих сторон исключило применение огнестрельного оружия и многочисленных жертв.

(цит. по В. Лапину)

С недоумением восприняли жители Финляндии попытки русификации, предпринятые при Николае II после того, как предыдущие императоры только расширяли права великого княжества. Аллегорически эти попытки отражены в картине Эдварда Исто «Атака» , на которой двуглавый орел нападает на деву-Финляндию:

Они не прекратились и с началом Первой Мировой войны: если государственная машина раскочегарилась, то ее уже не остановить. В результате, если в Прибалтике национальные лидеры были готовы идти в бой за Царя и Отечество (об этом писал здесь), то в Финляндии уже в первые годы войны начинается вербовка в финские части, чтобы воевать против России на стороне Германии. Так появляются финские егеря в составе немецкой армии – немного, всего батальон – но в независимой Финляндии они сыграют важную роль:

В заключение рассказа о русской странице истории Финляндии – карта 1899 г., на которой отражены границы, проходившие по территории страны со времен Ореховецкого мира:

Кстати, Ян Сибелиус в знаменитой сюите «Карелия» (1893), состоявшей изначально из восьми картин, охватил семь веков истории восточной Финляндии. Третья картина стала первой частью – Intermezzo – и повествует о том, как карелы едут на тройке с бубенцами платить дань князю Наримунту, который получил в кормление от Новгорода Ладогу, Орешек, Корелу и половину Копорья. Новгородцы таким образом интриговал против московского князя, но ничем хорошим для них это не кончилось. В не менее знаменитой симфонической поэме «Финляндия» (1899) Сибелиус музыкальным языком рассказал о периоде, которому будет посвящен следующий пост. Если вдруг никогда не слышали – послушайте: ее воинственный настрой резко контрастирует с образом няшной и миролюбивой страны, который культивировался большую часть ХХ века.

Продолжение следует.